Реальные объемы торговли восстанавливаются после рецессии и спада цен на сырьевые товары, последовавших за кризисом, однако глобализация вызывает все большее недовольство, примером чему стало избрание президентом США Дональда Трампа, который пообещал разорвать международные соглашения и быть жестким с торговыми партнерами страны.
Что все это означает для будущего международной торговой системы, основанной на правилах?
Около 60 лет назад, когда зародилась нынешняя, основанная на правилах мировая торговая система, США были единственной в мире экономической "сверхдержавой", которая неоспоримо господствовала в самых передовых промышленных отраслях того времени. Как пишет в своей статье на Project Syndicate директор Центра европейских политических исследований Даниэл Грос, обладая достаточной силой, чтобы навязывать свои правила, и достаточной степенью доминирования, чтобы рассчитывать на получение основной доли возможных выгод, США могли выполнять – и выполняли – роль "великодушного гегемона".
По мере того как Япония и Европа восстанавливались после Второй мировой войны (при этом Европа получила дополнительный толчок за счёт экономической интеграции), американское лидерство начало слабеть: в 1970-х и 1980-х годах США уже делили контроль над мировой торговой повесткой с Европой. Тем не менее, поскольку у США и Европа очень много общих интересов, они, как правило, придерживались принципов сотрудничества.
Лишь когда импорт начал теснить одну из другой отрасли в США, что привело к возникновению значительного и не снижающегося внешнего дефицита, торговая политика страны стала носить более оборонительный характер, что привело к трениям со многими партнёрами. Впрочем, даже тогда руководство США понимало ценность либеральной многосторонней торговой системы, поэтому оно поддержало учреждение в 1995 году Всемирной торговой организации, ставшей преемником Генерального соглашения по тарифам и торговле (ГАТТ).
Создание ВТО стало крупным шагом вперёд, поскольку организация занялась не только тарифами, но и другими торговыми барьерами, в том числе косвенными барьерами, создаваемыми внутренним регулированием. Давать оценку, как именно внутреннее регулирование может препятствовать торговле, весьма сложно, причём особенно в сравнении с оценкой корректности применения тарифов, поэтому ВТО нуждалась в эффективном механизме разрешения споров, а члены организации должны были обязаться выполнять его решения. Данная система работала, потому что её главные участники признавали легитимность независимого арбитража, даже если принятые им решения были политически неудобными.
Однако сейчас их готовность соблюдать эти решения всё сильнее ставится под сомнение. Можно задуматься, а какой тип экономики стал бы поддерживать систему, основанную на правилах. После Второй мировой войны США поддерживали эту систему, потому что обладали неоспоримым экономическим господством. Открытая, основанная на правилах система была бы также крайне привлекательной для мира, состоящего из одних только маленьких стран: ни одна из них не могла бы надеяться на выигрыш, опираясь только на свою сравнительную экономическую силу.
Однако ситуация становится более запутанной, когда мировая экономика включает небольшое число стран с экономикой равного размера, причём намного большего, чем у маленьких стран из предыдущего примера, но всё же не достаточно большого, чтобы можно было доминировать в системе в одиночестве. Именно этот сценарий лауреат Нобелевской премии по экономике Пол Кругман рассматривал в своей статье 1989 года о двухсторонних отношениях.
Он писал, что мир, состоящий из трёх крупных торговых блоков, представляет собой самую худшую из возможных конфигураций для мировой торговли, поскольку отсутствие искреннего сотрудничества между всеми тремя блоками может привести к росту торговых барьеров.
К сожалению, именно в такой ситуации сегодня оказалась мировая экономика. Существует три доминирующих экономики или торговых блока – Китай, Евросоюз и США. У них очень схожи объёмы внешней торговли (экспорт плюс импорт) – примерно $4 трлн у каждого. (25 лет назад Япония также была сильным конкурентом, но сейчас её объёмы торговли намного меньше). На долю этой экономической «Большой тройки» (G3) приходится 40% мировой торговли и 45% мирового ВВП.
Когда экономическая сила распределена подобным образом, критически важным становится искреннее сотрудничество между всеми тремя сторонами. Но есть убедительные причины, по которым они могут весьма сдержанно относиться к идее подобного сотрудничества.
Даже если бы Трамп не стал президентом, нынешняя глобальная торговая система создавала бы проблемы для США, чья торговая политика давно сосредоточена на промышленных товарах. (Торговля сырьём всегда была сравнительно свободной, а торговля аграрными товарами обычно считалась особым вопросом, на который не распространяются такие правила, как, например, принцип «страны с режимом наибольшего благоприятствования», применяемый к промышленным производителям).
Поскольку США стали сейчас самодостаточными в сфере энергетики, им надо экспортировать меньше промышленных товаров, чем тем промышленно-развитым странам, у которых нет собственных энергоресурсов. Соответственно, годовой экспорт промышленных товаров из США равен теперь всего лишь примерно $1 трлн, что значительно меньше, чем у ЕС или Китая: они экспортируют почти вдвое больше промышленных товаров, хотя размеры их экономики немного меньше.
Конечно, Трамп вряд ли начнёт открытую торговую войну, потому что введение любых тарифов в США навредит интересам крупнейших компаний страны, инвестировавших огромные суммы в производственные объекты за рубежом. Но в то же время ни одна конкретная компания не захочет тратить свой политический капитал на защиту торговой системы, основанной на правилах, потому что, пока она будет нести убытки, её конкуренты будут делить прибыль. То же самое касается и взаимоотношений между торговыми блоками «Большой тройки»: если ЕС начнёт тратить свой политический капитал на попытки остановить США и не дать им развалить механизмы ВТО, львиная доля выгод достанется Китаю (и другим странам мира).
Данной динамикой отчасти объясняется причина, по которой руководство Китая, несмотря на продекларированную поддержку многосторонней торговой системы, основанной на правилах, не спешит предпринимать конкретные действия для её укрепления. Китайская сдержанность, вероятно, усиливается надеждами, что уже при жизни нынешнего поколения страна начнёт доминировать в мировой экономике: в этот момент она, скорее всего, уже не захочет быть связанной чужими правилами.
Ситуации ухудшается тем, что Коммунистическая партия Китая в последнее время повысила свою роль во всех сферах экономики: всем крупным компании страны теперь приходится включать в советы директоров представителей КПК. Трудно представить, чтобы доминирующая экономическая держава, управляемая единственной партией (причём партией, которая обладает столь обширным контролем над экономикой), согласилась на главенство международных правил и процедур над её собственными интересами.
Вывод очевиден. Мир должен готовиться к ослаблению мировой торговой системы, основанной на правилах, воплощением которой является ВТО.
