Вы когда-нибудь слышали о Дойч-Ярндорф? Нет? Вас сложно в этом обвинить. Это крошечная австрийская деревушка, расположенная в четырех милях от Дуная, совершенно ничем не примечательная, за исключением того, что она находится на границе трех стран.
На востоке - Словакия. На юге – Венгрия. Таким образом, сосуществуют три народа, говорящие на совершенно непонятном друг для друга языке. Австрия относится к группе западногерманских языков, Венгрия – к финно-угорской, Словакия - к славянской.
Можно представить себе изысканный богатый гобелен из европейских языков, культур, обычаев и национальностей, наблюдая за грустным зрелищем, когда испанская полиция и каталонские сепаратисты сталкиваются друг с другом на улицах Барселоны. Как же Евросоюз сможет объединить то, что разделила сама история?
Евросоюз, как недавно объявил президент Франции Эммануэль Макрон почти во всеуслышание, нуждается в большем единстве, включая создание «бюджета еврозоны, управляемого парламентом еврозоны и министром финансов еврозоны».
Необходимость централизации власти в Брюсселе, по-видимому, является уроком, который истеблишмент ЕС усвоил после итогов британского референдума о членстве в ЕС. Между тем, в Каталонии взгляды миллионов людей прикованы к вопросу независимости от Испании. Первое, что их беспокоит – это влияние Мадрида на каталонский бюджет.
Независимость, считают каталонцы, исправит грубую несправедливость, сложившуюся после французского захвата Барселоны в 1714 году. Завоеватель герцог Анжуйский стал первым королем Испании из рода Бурбоном под именем Филиппа V. Его потомок Филипп VI находится на троне сегодня. В Европе родословные такие же древние как и древние обиды. В этом и состоит загадка европейского объединения.
С одной стороны, люди во всей Европе стремятся к большей автономии. У Мадрида есть досадная проблема в виде Страны Басков, чтобы беспокоиться еще и о Каталонии. В Италии Падания и Южный Тироль на Севере не считают себя единой областью с Меззоджорно на юге. Корсика не хочет принадлежать Франции, Великобритания только недавно пересмотрела территориальное соглашение от 1707 года.
С другой стороны, каждое сепаратистское движение в Европе заявляет о своей поддержке проекта европейского объединения. Но, насколько вероятно, что люди, которых раздражает Мадрид, Рим, Париж и Лондон, будут рады, что их решения будут приниматься в Брюсселе? Смогут ли каталонцы, обиженные на субсидирование фермеров в Андалусии, спокойно отнестись к субсидированию польских крестьян в Нижней Силезии?
Если говорить о Брюсселе, это место все более дисфункционального ЕС и столицы Фландрии, которая хочет отделиться от Бельгии. Это сложно.
Годы спустя, когда ЕС либо реформируется до неузнаваемости, либо исчезнет, историки будут обсуждать, что пошло не так и когда. Маастрихтский договор 1992 года, который оживил британское движение евроскептиков, которое в конечном итоге привело к брекситу, станет одной из очевидных причин. Но, скорее всего, проблемы европейской интеграции имеют более старые корни. Возможно, потому, что он был подписан не кем иным, как Маргарет Тэтчер,
Единый европейский акт 1986 года не привлекает того внимания, которого он заслуживает. Тем не менее именно он ликвидировал национальное право вето в ряде важнейших политических областей и заменил его квалифицированным большинством голосов (QMV). Тэтчер присоединилась к этой новой договоренности, поскольку она должна была разрушить внутриевропейские торговые барьеры и превратить неокрепший «общий рынок» в более свободный «единый рынок». К сожалению, введение QMV также означало, что изредка отдельные национальные государства переизбирались по вопросам, которых волновали их больше всего. Обвинения во «вмешательстве из Брюсселя» росли.
Хуже того, Акт укрепило полномочия Комиссии. Это оказалось обоюдоострым мечом. С одной стороны, Комиссия с удовольствием следила за антиконкурентной практикой национальных государств. С другой стороны, она использовала свои новые полномочия для начала чрезмерной регуляции экономической активности. Иными словами, нормативные и протекционистские импульсы национальных государств были заменены регулятивными и протекционистскими импульсами на общеевропейском уровне, а Европа стала менее конкурентоспособной по отношению к остальному миру. Маастрихтский и Лиссабонский договоры ускорили чрезмерную централизацию власти в Брюсселе, которая уже велась и трансформировала Европейское экономическое сообщество в ЕС со своим собственным флагом, гимном и валютой.
К тем символам государственности президент Макрон хочет добавить союз финансовых трансфертов, который, по его мнению, необходим для успеха единой валюты. На континенте, населенном множеством разнообразных народов, предложение Макрона, если оно будет реализовано, наверняка приведет к гибели ЕС.
