Заговор давно стал спутником американской политики. Однако в эпоху Трампа он превратился в универсальный синдром. Заговор в отношении российских активов в правительстве породил заговор о глубинном государстве и вмешательстве Украины в выборы. Скучный непрофессионализм, приведший к фиаско в Айове, вызвал лихорадку в Твиттере и предположения во время телевизионных дебатов о том, что Национальный комитет Демократической партии скрыл заговор, выстраиваемый против Берни Сандерса.
Наиболее заметная теория заговора продолжает призывать к «когнитивной инфильтрации» «экстремистов», чтобы исправить «искалеченную эпистемологию». Сейчас есть те, кто настаивают на том, что только неуравновешенные рождают заговоры из воздуха, не стараясь подкрепить все фактами, просто чтобы пошатнуть основы демократии.
Но такие теории отрицают универсальность мышления заговорщиков, обусловленное социальными условиями — и то как его патологизация усугубляет ситуацию.
Коренные причины теорий заговора также не связаны с когнитивными нарушениями. Французский историк Марк Блох в 1921 году заметил, что для теории заговора всегда нужны особые социальные условия, которые помогут ей укорениться и распространиться. Например, раздробленное общество, разрушенное войной. Пока Америка ведет бесконечную войну, ее общество расколото из-за беспрецедентного уровня неравенства. В этом контексте теории заговора стали характерны для американской демократической политики. Те, кто намерен продолжать олигархическую политику, которая служит интересам небольшой части населения, не могут рассчитывать на то, что она сформирует большинство. Они обращаются к заговору, чтобы заручиться поддержкой и снизить социальное недовольство, вызванное политикой, из-за которой большинство людей в беде.
Но даже когда они не используют подобную тактику и проигрывают выборы, они все равно потворствуют заговорам. Когда дело доходит до объяснения потери на праймериз 2016 года и всеобщих выборах, американские центристы, не сомневаясь, возлагают вину на теневые силы. Однако им следует подтянуть знания. В конце концов, их предок, французский либерал XIX века Франсуа Гизо признал, что заговоры — это то, что слабые правительства создают из обиды, которую они порождают, чтобы скрыть свои ошибки. Это верно и для нынешних властей. Это также относится и ко всем, кто считает, что их выборы были сфальсифицированы и кому так и не удалось набрать достаточно голосов для победы.
Дело не в том, что Россия не вмешивалась в выборы в 2016 году, а в том, что одержимость заговорами бессмысленна. Если взлом со стороны России и имел какое-то значение, то только потому, что фрукты висели так низко, что черви могли их грызть. Торговать или развенчивать теории заговора — это всего лишь две стороны одной медали: это попытка избежать реальной политики.
В конечном итоге заговоры терпят неудачу большую часть времени. Как давно заметил итальянский политический мыслитель Никколо Макиавелли, «многие предпринимают попытки, лишь немногие достигают желаемого результата». Он предупредил, что реальная опасность не в том, что замыслы осуществятся, а в том, что они бросают тень на политику. Как только идея заговора захватывает внимание общественности, она приносит реальные плоды, независимо от того, верна она или нет. Но даже когда беспокойство из-за заговоров имеет под собой основание, оно лишь подпитывает их и ухудшает положение.
Заговоры лучше всего оставить для драм периода Netflix. Макиавелли предположил, что лучшая защита от их разрушительного воздействия на политику — это меры политики, которые не оттолкнут подавляющее большинство населения, заставив задуматься, кто их предал.
Если нужно избежать превращения политики в мир коррумпированных олигархий, не стоит срывать предполагаемые заговоры или развенчивать теории заговора. Нужен новый политический реализм, который холодно рассмотрит экономическую и фискальную политику, которая долгое время терпела неудачи.
