Группа ВЭБ представила новую стратегию развития, согласно которой ВЭБ планирует сосредоточиться на трех ключевых направлениях: это поддержка экспорта, развитие промышленности и развитие инфраструктуры. Подробнее о новых направлениях развития банка глава ВЭБ Сергей Горьков рассказал в интервью ведущей программы "Мнение" Эвелине Закамской.
- Сергей Николаевич, здравствуйте. Рады приветствовать вас в нашей студии. Итак, Внешэкономбанк представил новую стратегию развития, группа компаний ВЭБ представила новую стратегию развития, в которой, если внимательно изучать документ, вы планируете сосредоточиться на трех главных составляющих: это поддержка экспорта, развитие промышленности, развитие инфраструктуры. Каждое из этих направлений довольно сложное и требует подходящей конъюнктуры. Как вы оценивает перспективы вот этой триады?
- Вы знаете, мы предложили матрицу. С одной стороны, это триада, с другой стороны, матрица заключается еще в других аспектах, как мы это будем делать, это тоже очень важный аспект. Потому что, с одной стороны, надо определить, что, но конечно, важно определить, как. Конечно, мы существуем как институт развития в рамках ограниченной возможности по фондированию. Важно, чтобы институт развития имел длинные деньги и, самое главное, дешевые деньги. И просто исходя из экономической ситуации, таких денег не так много. Поэтому наша ситуация такова, что нужно, исходя из той возможности, мультиплицировать ее. Мы задали себе вопрос: как мультиплицировать? Скорее вопрос "как?".
Если [обратиться к вопросу] "что?", вы правильно сказали, что это инфраструктура, это экспорт и это промышленность. Причём не просто промышленность, все-таки это высокотехнологические отрасли промышленности и это инновации. То есть мы считаем, что институт развития должен все-таки в первую очередь инвестировать в те направления, которые дают толчок к инновационному развитию экономики. Так мы определились в стратегии.
И как всегда, рынок, он не только российский, как правило, рынок всегда обладает свойствами, что он глобальный, любой почти рынок: или он связан с глобальными, или глобальный рынок на него влияет. Поэтому для нас поддержка экспорта традиционно тоже очень важна, поэтому в поддержке экспорта, мы считаем, есть возможность синергетического эффекта, и мы можем объем тоже нарастить поддержки экспорта из России, в первую очередь, несырьевого.
И еще один момент, вы правильно сказали, с точки зрения инфраструктуры, наша страна имеет, наверно, самую большую потребность в мире из-за ее размеров. И конечно, в инфраструктуре традиционно достаточно существенную имел долю. И мы предполагаем, что она останется, но, конечно, исходя из тех размеров фондирования, которыми мы будем обладать в ближайшее время.
- Все эти задачи ставила перед собой предыдущая стратегия ВЭБа, которая, кстати, была принята в 2014 году, однако вы признали, что как бизнес-модель это не работает в силу принципиально изменившихся обстоятельств, в первую очередь внешних. Ну, давайте по инфраструктуре подробнее поговорим сегодня. ВЭБ был главными спонсором, главным инвестором в крупные инфраструктурные проекты в России. Но сегодня объем инвестиций в эти проекты со стороны абсолютно всех источников падает. Что принципиально нового вы намерены внести в принципы финансирования, инвестирования?
- Ну, может быть, если позволите, чуть о бизнес-модели. Действительно, вы сказали, 2014 год, всего прошло 2 года, и новая стратегия, и почему она необходима? Во-первых, вы правильно сказали, что сама бизнес модель оказалась в новых условиях неработающая.
- Это вы сказали, я всего лишь процитировала.
- Да, вы процитировали меня, это сказал я, но я имею в виду, что ваша цитата действительно правильная. Почему? Потому что были другие макроэкономические условия. Тогда не было санкций, экономика страны все-таки находилась в другом цикле. Второе: если вы посмотрите на сам портфель ВЭБа, в основном это долгосрочные проекты, низкодоходные, но при этом они финансировались возвратным дорогим финансированием, который брался в основном из рынков Европы. И, конечно, когда наступили санкции и когда оказалось, что это долгие проекты, а нужно возвращать в более-менее короткие сроки, вот такая машинка и сломалась.
Если уж говорить про инфраструктуру, то действительно в любой момент, когда экономика замедляется, когда меньше свободных денег, в инфраструктуру всегда не хватает, с точки зрения вложений. Тем более в нашей стране - мы все-таки такая страна, у которой потребность в инфраструктуре просто гигантская, очень большая. И в этом смысле неизбежно, что у нас потребность растет с вами, тем более, изменяется мир, инфраструктура становится другой. Это не только понятие обычных дорог, где нам тоже много что можно делать. Но это не только дороги, это совершенно другие возможности создания нетворков, это создание IT-инфраструктуры, это социальная инфраструктура, я имею ввиду в данном случае не в классическом понимании - социальные сети и так далее. Конечно, для нас как для страны с таким большим размером, инфраструктура очень важна.
Проблема конечно, [в том,] что инфраструктура — это всегда долгий проект, а вот [количество] источников для фондирования ограничено в стране. И ВЭБ имеет тоже имеет ограниченный источник, поэтому неизбежно в инфраструктуру будет меньше инвестиций. Как это можно решать? Конечно, привлечение частных инвестиций и привлечение инвестиций из других источников с точки зрения санкций, потому что санкционный режим ограничивает возможность привлечения средств. То есть это привлечение других источников, в основном это частные инвестиции и инвестиции не из стран, которые, так скажем, санкционируют нас, не из тех рынков, с других рынков.
Что имеется ввиду? Мы подписали с Исламским банком развития меморандум. Мы считаем, что есть возможность привлечения денег из Залива под проекты, хотя арабы всегда очень осторожны и медлительны, и нужно создавать условия для этого. Поэтому мы собираемся первую сделку по исламскому финансированию сделать в этом году, посмотреть, как это возможно. Это совершенно новое направление для России, но мы считаем, в этом есть потенциал.
Другой вопрос - привлечение частных инвестиций. Мы в стратегии впервые для себя заложили новый механизм, называемый синдицированием, когда ВЭБ финансирует часть проекта и, таким образом (в банковской среде это называется bankable проект), - делают его bankable, то есть возможным для фингансирования другими коммерческими банками. И тогда это позволяет увеличить плечо и позволяет увеличить коэффициент привлечения средств. И часть проектов, которые сейчас, возможно, банками не воспринимаются из-за рисков, из-за сроков, из-за длины, могут стать bankable. Таким образом, расшивается вот эта извечная проблема рисков, срочности проектов и, в то же время, сложности с точки зрения фондирования.
- По такому принципу работает примерно Российский фонд прямых инвестиций, который стал суверенным фондом теперь и вышел из группы ВЭБ. Вы с ним будите конкурировать, в частности, за исламские деньги, потому что РФПИ успешно работает на арабском рынке?
- Смотрите, для нас как раз РФПИ - это важный партнер. Мы сейчас работаем с РФПИ в части создания механизма взаимодействия. РФПИ - это всегда вопрос equity, то есть вопрос, всегда заключающийся именно в equity. Банк - это всегда debt, это всегда кредиты. Сочетание Debt/Equity всегда создает правильный проект. Вот для нас они нужны как партнер по ряду проектов. Поэтому сейчас мы активно обсуждаем механизм, и мы договорились об этом, что мы создадим механизм взаимодействия, что даст синергию. И поэтому я думаю, что как раз этот механизм нам и позволит друг друга взаимно дополнять. Могу сказать, что раньше РФПИ находился в структуре группы ВЭБ, но при этом проектов совместных не было. Поэтому я считаю, неважно, где вы находитесь, в структуре или нет, важно, какой механизм мы строите. Поэтому мы сейчас нацелены именно на построение механизма взаимодействия.
- По китайскому направлению, таким образом, вы тоже можете сотрудничать?
- И в китайском тоже. Мы сейчас активно работаем с несколькими китайскими банками, мы подписали на этой неделе меморандум о возможном привлечении в этом году средств от китайских банков. И здесь это как раз вопрос funding, но это не equity. Это все-таки типичные деньги не с точки зрения equity, а деньги с точки зрения привлечения как кредитов. Мы собираемся именно собирать деньги с точки зрения инвестирования их как кредитные, а все-таки РФПИ в основном рассматривает это как инвестиции в капитал. Поэтому это немножко разные инструменты.
- А интерес российских банков - как вы его оцениваете? Потому что традиционно ВЭБ воспринимается для российских коммерческих банков как гарант, скажем, возврата их денег и поддержки их денег. Если что, ВЭБ возьмет это на себя.
- Смотрите, ВЭБ традиционно очень много занимается гарантиями, и он останется этим инструментом, безусловно. Но для нас важно создать механизм, при котором мы могли бы взаимодополнять друг друга. Вот зачастую что говорят коммерческие банки? У них есть ликвидность, но у них нет проектов. Это типичный ответ, что у них нет проектов. Что означает, что нет проектов? Это не означает, что вообще нет проектов. Нет проектов, которые в настоящих условиях с приемлемым риском коммерческий банк может осуществить. Вот наша задача - финансируя первую часть, сделать такое количество проектов, которые могли бы финансироваться банками, больше. И мы считаем, что в этом наша уникальная роль именно как института развития. Поэтому как относятся банки, я встречался с руководителями нескольких крупных банков, и они положительно к этому относятся, считая, что это хороший был бы для них инструмент.
- Вы планируете расширять портфель инфрастртурных проектов, выходить из каких-то на сегодняшний день, которые показали, может быть, свою экономическую неэффективность, или уже вести до последнего, и есть ли конкретные примеры?
- Смотрите, у нас стратегия, в чем еще разница 2014 года и сейчас. ВЭБ был всеяден. Все направления: от небольших проектов сельского хозяйства до высокотехнологичных или крупных - и ВЭБ присутствовал везде. И не только, к примеру, как мы определились, экспорт, промышленность, хотя в промышленности мы тоже определим конкретные ниши, это не будет промышленность вообще, и это, к примеру, поддержка инфраструктуры. Но получалось таким образом, что у ВЭБа не было фокуса, он финансировал очень много проектов в совершенно разных отраслях.
Поэтому мы сейчас в новой стратегии сказали, что мы не идем в ряд отраслей. Мы не идем в сельское хозяйство, потому что есть Россельхозбанк, есть специальный институт развития. Мы сказали, что мы не идем, к примеру, в малый и средний бизнес, или мы не идем в такие направления, как коммерческие банки, то есть, институт развития не должен заниматься коммерческим банкингом. То есть для себя мы определили точно, где мы "нет", теперь мы определились, где мы "да".
И вот когда мы говорим "промышленность", это не значит, что это просто промышленность, и третий, четвертый передел или высокотехнологичная [промышленность] - звучит слишком общо. Наша задача теперь с Минпромторгом, у нас состоится воркшоп, и наша задача как раз к 8 сентября выработать конкретные ниши, куда ВЭБ мог бы инвестировать и смог бы стать таким мультипликатором. Потому что очень важно стать мультипликатором - не просто финансировать, а именно своим участием создать дополнительный коэффициент для инвестиций в российскую экономику. Так мы видим свою роль.
С точки зрения инфраструктуры, мы не собираемся отказываться от проектов, у нас инфраструктурные проекты, как правило, достаточно неплохие. Дело в том, что они длинные, время еще для этого есть, но конечно же, мы будем ограничены по финансированию инфраструктурных новых проектов нашим объемом фондирования, безусловно. Выходить из существующих сейчас [объемов] мы не планируем.
- Вы оценили портфель хороших активов всего в 20%. Где сосредоточены эти положительные активы, кроме инфраструктуры, которую еще есть время оценить?
- Вы знаете, это разный разброс отраслей, нельзя сказать, что одна отрасль. У нас есть очень хороший проект в сельском хозяйстве, всем, наверно, известный проект под названием "Мираторг", и это один из таких очень интересных примеров, когда ВЭБ действительно оказал поддержку и создал, в данном случае в сельском хозяйстве, целую отрасль, и это работающие активы. У нас есть проекты такие, к примеру, в металлургии. Мы финансировали один из проектов РУСАЛа, который достаточно успешен. Есть такие успешные проекты и в торговле, к примеру, то есть отдельные проекты, которые достаточно успешны и неплохо работают. Но если в целом смотреть на картинку, то всего, к сожалению, 20%.
- А ваше намерение поддержать Удоканское медное месторождение, это в какую концепцию вписывается? Явно не вписывается в концепцию поддержки, например, несырьевого сектора.
- Вы правы, но понимаете, Удоканское месторождение - это, скорее всего, очень длинная история, длящаяся уже много, много лет. И, на самом деле, с моей точки зрения, очень важно Удоканскому месторождению пройти последнюю стадию, которую оно никак не может пройти, а именно все, что касается уже оформления проекта. Потому что уже много инвестировано в разведку, много инвестировано в технологическую экспертизу, остался небольшой кусочек. И в данном случае именно этот кусочек позволяет Удоканскому месторождению становиться реальным проектом для экономики, потому что вот последняя миля, она бывает самая тяжелая, но она самая важная. Поэтому это, скорей всего, мы поддержали старое решение, потому что решение было принято в 2015 году по Удокану, мы прост его доуточнили в новых, так скажем, условиях. Это не есть решение, скажем, новых условий, это скорее всего, скажем так, доуточнение в новых реалиях того решения, которое было принято в 2015 году.
- Но вот когда вы говорите, что ВЭБ больше не будет всеядным, и вашей стратегии говорится, что, например, по целому направлению проектов предусмотрено не больше чем 30%-ное финансирование со стороны ВЭБа. Хочется задать вопрос: а вам позволят это? Ведь ВЭБ все-таки является государственным институтом развития, и когда наступит очередной момент истины, связанный с Олимпиадой или еще какой-то глобальной стройкой, какова вероятность того, что вам не скажут снова: друзья, экономическая эффективность - это не главное, для чего создавался институт развития, и придется поддержать?
- Ну, вот несколько аспектов. Последнее, что вы сказали: необязательно институт развития должен быть прибыльным. Все-таки задача института развития - быть безубыточным, стараться быть безубыточным, но при этом его задача - зарабатывать прибыль. Он должен помогать запускать в экономике механизмы, и механизмы могут быть разными. И исходя из экономической политики государства, институт развития может быть привлечен к ее реализации, это нормально. Главное так, чтобы был выработан правильный механизм.
С точки зрения 30% на 70%. Это не означает, что любой кредит рассматривается 30% на 70%. Мы в данном случае представили как принцип, которым мы можем софинансироваться с другими банками. Но это не означает, что каждый проект будет так рассматриваться, иначе вы построите нефлексибильную к рынку ситуацию. Могут быть проекты, которые мы можем финансировать на 100%, могут проекты, где будет 20% или 10% ВЭБа - все зависит от конкретного проекта. Мы, скорее всего, представили это как расчётный подход. Просто обычно в мире принят среди банков такой подход. К примеру, EBRD (Европейский банк реконструкции и развития, ЕБРР - прим. ред.) использует в разных странах такой подход: 20% - EBRD, остальное - это частное софинансирование. И для нас это не будет означать, что это 100%-ное правило ко всем кредитам. Это будет означать, что мы с будем стараться там, где это возможно, использовать механизм именно механизм софинансирования. Там, где не будет такой возможности, будем избирать другой механизм.
- У вас есть в планах удлинение плеча кредитов, не делать их более длинными, и есть планы по улучшению кредитных ставок, или от чего это сейчас зависит?
- Ну, смотрите, наши кредитные ставки зависят, в первую очередь, от того источника фондирования, который у нас есть.
- А их немного.
- А их немного, да, и, к сожалению, мы здесь ограничены. И второе - это, конечно, мы что-то привлекаем на рынке, но все-таки все, что можем привлечь на рынке, - это рыночная ставка. С точки зрения сроков: все-таки это зависит от проекта. Когда меня спрашивают, какая ставка и по какому проекту, банку сказать невозможно. Это может сказать Фонд, к примеру, который независимо от качества проекта, выдает, к примеру, финансирование по одинаковой ставке. Банк должен учесть риск, банк должен учесть ставку, банк должен учесть многие обстоятельства. И поэтому, хотя мы не в полной мере банк, мы институт развития, тем не менее, в этой части действуем как банк. Поэтому расчёт ставки и расчёт длины - это все-таки индивидуальный расчет под каждый кредит, под каждую сделку.
- Но, тем не менее, кредиты ВЭБа всегда были такими более лояльными по отношению к клиентам?
- Да. И так и будет.
- Какой средний срок кредита?
- Смотрите, наши средние проекты, если в банках обычных это 3–5 лет, у нас это 7–10, это средние сроки, которые мы сейчас имеем. Есть, конечно, [проекты] которые выходят и за 15 лет, но в целом, если мы говорим, это от 7 до 10 лет, вот в ВЭБе в основном такой период портфеля. Я думаю, мы сохраним эту тенденцию, в целом, что это будут сроки дольше, чем у коммерческих банков.
Второе, с точки зрения ставки, мы будем где-то, я думаю, на 2-3% ниже, чем рынок, если нам позволит наличие фондирования в целом. Мы будем использовать часть фондирования, которое нам предоставлено, часть мы будем брать из рынка, но все равно это будет на 2–3% дешевле.
- Но, тем не менее, важным источником финансовой поддержки ВЭБа остаётся государство, 150 млрд вы получаете в этом году, но уже заявляете о том, что пик выплат по долгам ВЭБа приходится на 2017–2018 годы. Как идут переговоры и на какие средства вы рассчитываете, как меняется ситуация?
- Вы правы, у нас пик на 3 года – 2016-2018-й. После этого идет такая гладкая история. Если бы не было санкций, мы смогли бы конечно реструктуризировать долг, к сожалению, пока режим санкционный не позволяет этого сделать. Мы ведем переговоры в каждый период времени с нашими инвесторами, чтобы как-то подумать, как это можно изменить. Безусловно, мы участвуем в бюджетном процессе на следующий год для определения объема нашей поддержки в части капитализации, но это все будет решаться в рамках бюджетного планирования, я сейчас не могу сказать конкретные цифры.
- Вы сказали, что если бы не санкции, удалось бы реструктуризировать этот долг, но это означает, что просто оплачивать этот долг не получалось. Это вопрос неправильно выбранной бизнес модели в прошлом?
- Ну, правильно, неправильно, это оценка сложная, это все вместе, да. Потому что о чем можно точно говорить, что, когда эта модель начинала работать, она была точно правильной. Потому что, например, китайский Банк развития до сих пор работает так. Но у китайского Банка развития нет санкций, и у него есть растущая экономика. Когда зарождалась эта бизнес модель, в России была растущая экономика и не было санкций.
- Но долг у Китая тоже растет, то есть может быть, через какое-то время их это догонит?
- Возможно, возможно, но все-таки это решение принималось в других бизнес-реалиях. И на то время это было правильное решение. Другое дело, что никто не мог просчитать рисков, что в какой-то момент, понимаете, все обстоятельства сложатся в один карман. Вот все сложилось в одно время, в одно место. К сожалению, негативно для ВЭБа. Да, конечно же, нужно признать, что сами процессы ВЭБа старые, в том числе управление рисками старое, в основном, бумажный документооборот и так далее и так далее. Все это и долгие проекты приводили к тому, что объем работающих активов падал, плюс санкции, плюс невозможность реструктуризации, все это сложилось, как домино, в один момент.
- Интересно, кстати, смотреть сравнительную статистику, проводить сравнительный анализ российского ВЭБа и других институтов развития. При том, что условия у всех действительно более-менее одинаковые, это 100% государственный капитал, все так или иначе выступают гарантами долговых обязательств, но по объему активов российский ВЭБ сильно уступает всем остальным банкам: японскому банку, китайскому и многим другим. Это потому что проектов мало?
- Ну, во-первых, надо признать, что наш размер экономики уступает японскому.
- И даже бразильскому.
- И бразильскому тоже уступаем, правда не так много, но бразильский банк немножко по-другому был структурирован. Бразильский банк был структурирован, исходя из инфраструктурных проектов, Embraer они активно поддерживали - проект, который убыточен, и они продолжают его поддерживать. Кстати, очень схожая история, потому что Бразильский банк фондирование не брал с рынка. В основе, это фондирование выделяло государство из фондов, у них есть похожий фонд национального благосостояния Бразилии, вот оттуда выделялись эти длинные деньги.
- И кредитный рейтинг, кстати, у нас и у бразильцев, если брать институты развития, похожий?
- Ну, разные периоды мы переживали, Бразилия поднималась выше, падала ниже, то есть у нас просто не совпадала синусоида, но в целом, очень похожие банки, вы правы. Единственное, у них есть очень интересный инструмент, они обязывают государственные организации держать депозиты по низкой ставке и причем долгие, то есть определенный объем депозитов какая-нибудь компания крупная обязана держать просто в этом банке, вот такой инструмент они выбрали. Знаете, есть такой Банк развития Южной Африки, который попал ровно в ситуацию ВЭБа и попал в реструктуризацию в прошлом году. Мы изучали их опыт, как они из этого выходили, какие они источники фондирования находили. Он по размеру поменьше у нас, но ситуация очень похожая, они тоже занимали на рынке и в какой-то момент - но у них нет санкций, они смогли реструктуризироваться, а вот мы не можем, у нас задача посложнее.
- Тем не менее, способы ее решать вы находите. ВЭБ закрыл книгу заявок по размещению за рубли валютных биржевых облигаций. Вы довольны результатами, проанализировали ситуацию, кто проявляет интерес?
- Мы больше чем довольны. Достаточно новый инструмент, с другой стороны, просто нет понимания trade record, мы не знали, где, какой опыт может быть. Второй момент: рынок падал. Мы представляли, что у нас книжка будет 500 млн, достаточно большая книга, и мы для себя поставили такую цель. И большинство критиков говорили: скорее всего, 300 млн не наберете. Мы закрыли 600 млн и, в общем, ставку когда мы рассматривали, мы думали, будет ставка выше пяти существенно, и наша ставка оказалась ниже пяти. Поэтому мы в этом смысле довольны, для нас это очень хороший спред к тем долгам, которые у нас есть перед Западом. Безусловно, мы довольны, и важно, что инвесторы стали доверять, это же все-таки доверие к команде ВЭБА. Потому что, если мы смогли привлечь эти деньги, значит, есть доверие к стратегии, к команде, к тем изменениям, которые происходят.
- Привлеченные средства пойдут на выплату долговых обязательств?
- В основе да, потому что в этом году для нас очень важно, как я уже сказал, пик приходится не только на 2017-2018-й, у нас пик еще в этом году.
- Но, значит, к этому инструменту прибегнуть придётся вновь, но вы сказали, что будете проявлять осторожность?
- Мы будем проявлять осторожность, поэтому мы изучим вот эту ситуацию и потом подумаем, может быть, в будущем, как мы будем прибегать к этому инструменту.
- Пенсионные средства, которые находятся в управлении ВЭБа, могли бы вас тоже поддержать, если бы вам удалось добиться права выпускать на них облигации, использовать их для выпуска облигаций?
- Да, мы изучаем этот тоже момент, пока решение, потому что это запрещено законодательно.
-Декларация не позволяет.
- И мы обсуждаем, изучаем эту возможность, планы у нас такие есть, но решения пока нет.
- Как вы в целом оцениваете потенциал пенсионных средств, которым управляет ВЭБ сегодня, потому что одновременно наблюдается тенденция, когда вкладчики стараются перейти в негосударственные пенсионные фонды, это так или иначе ослабляет вашу базу?
- В целом ВЭБ достаточно неплохо управляет пенсионными средствами, мы смотрим все время отчетность, она достаточно хорошая. Конечно, у нас был изменен баланс этих средств, исходя из того, что происходило с пенсионными накоплениями, но в целом я вот не вижу какой-то критической ситуации.
- Надо прокомментировать еще два оставшихся направления стратегии. Это поддержка промышленности и поддержка экспорта, как вы акцентировали внимание, несырьевого экспорта. Какие принципиально новые инструменты вы намерены туда внести?
- С точки зрения промышленности, мы подписали недавно с министром [промышленности и торговли Денисом] Мантуровым на Иннопроме в понедельник соглашение о сотрудничестве и с Минпромторгом. Как раз у нас на следующей неделе и сегодня пройдут воркшопы, когда мы уточним конкретные ниши, куда мы должны инвестировать. Очень важно попасть в правильные ниши, которые бы стали ключевыми движками для запуска каких-то отраслей промышленности. Вот наша задача сейчас - найти эти движки. Я думаю, что за июль–август мы их точно найдем, потому что у Минпромторга очень хорошее понимание вот этих ниш, и у нас есть готовность тоже к этому активно двигаться. Но это, еще раз, высокотехнологичные отрасли, это поддержка инноваций, здесь мы будем вместе работать с научно-технологическими инновациями, потому что здесь очень важно найти именно инновационное направление, не только инструменты, нам еще придётся создать инструменты, честно говоря, поддержки инноваций. Это для нас самый большой сейчас вызов.
- В том то и дело. Вы не единственный, кто ищет такие предложения. Этим занимается и Роснано, этим занимается целый ряд других институтов, венчурные компании. Достаточно ли предложений на рынке, на ваш взгляд, и видите ли вы таким подъемным вариантом запуск вот этих инноваций с нуля?
- Мы как раз сейчас этими институтами сейчас активно работаем по выработке новых инструментов. Очевидно, что нужны инструменты в среду. В чем разница, к примеру, поддержки инноваций у нас и за рубежом? В том, что, к примеру, в Силиконовой долине создана среда для ее поддержки. Не отдельно поддержка инвестиций - это тоже важно, отдельные проекты надо поддерживать, - но нет, вы знаете, общей среды. Все-таки инновации любят среду. Я в данном случае говорю не об общей среде с точки зрения климата, в данном случае я имею ввиду инновационную среду по поддержке инноваций.
Для этого должны фонды, для этого должны быть фонды фондов, для этого должны быть, так скажем, апробированные уже компании, прорейтингованные компании, которые оценивают эти инновации. Для этого нужна среда, при которой крупные компании идут с точки зрения инвестиций, вперед по инновациям, то есть они не ждут инноваций, а наоборот, их финансируют. Если мы посмотрим, сколько Google финансирует новые инновации - у них огромное количество фондов создано для инвестиций в разные направления. То есть это активная позиция самих компаний, это фонды, это венчурные компании. У нас они существуют пока, знаете, отдельными островами.
- И часто невостребованные бизнес-средой, потому что если посмотреть на предпринимателей, на небольшие компании, которые пытаются выжить, они говорят: только не мешайте. Потому что часто либо не знают, либо просто не имеют допуска.
- Я думаю, по-разному и так и так. И здесь вот как раз нам нужно найти наше место, где мы могли бы помочь, с одной стороны, среде, с другой стороны, где мы могли помочь конкретным проектам. Потому что когда мы говорим про среду, знаете, это какие-то вопросы далекого будущего. Все-таки жизнь конкретна, поэтому нам нужно, с одной стороны, создать механизм создания среды или поддержки среды, с другой стороны, поддержать конкретные инновации. Мы сейчас над этим работаем активно, как раз и с Роснано, и с РВК, и со Сколково.
- И это автоматически решает проблему несырьевого экспорта?
- Несырьевой экспорт шире, потому что несырьевой экспорт - это и машины, и оборудование, Россия может экспортировать какие-то другие технологические продукты. Здесь мы тоже как раз активно с "Сухим" сотрудничаем, поддерживаем продвижение Sukhoi Superjet в разных странах, например, в Мексике, в Ирландии, это было при нашем активном участии.
- И последний вопрос: удается ли каким-то образом обходить санкции и получаете ли вы сигналы о том, что с той стороны есть интерес и готовность это обсуждать?
- Санкции мы не можем обходить, санкционный режим такой, какой есть. Для нас санкции - это вопрос привлечения средств. Для нас это вопрос номер один - долг и привлечение. К сожалению, эти части связаны. Мы видим желание инвесторов в том, что они сами как инвесторы очень ждут, когда санкции будут отменены. Вот такое ощущение, что как только они будут отменены, они сразу ринутся и с точки зрения привлечения, и с точки зрения изменения условий. Но пока это больше на словах их готовность, в делах это не происходит.
- Я желаю вам успехов, тем не менее. Большое спасибо.
