Знаете, дамы и господа, сами напросились. Я не макроэкономист, не финансист, я – институциональный экономист. Сразу хочу парировать, что Роберту Шиллеру сказали: «Что же Вы, Нобелевский лауреат, не смогли предсказать кризис?». Он сказал: «Вы от врача хотите знать, какого числа и чем вы заболеете или чем вам лечиться?». Задача экономистов в этом смысле – вряд ли предсказать наступление тех или иных событий и характер событий, но нужно что-то предвидеть для того, чтобы подготовиться, чтобы с этим как-то разбираться. То, что я хочу вам представить... Некоторые слайды я буду пробегать быстро, потому что они были подготовлены для Совета Федерации - для обсуждения развилок на шесть лет. Собственно, речь шла о трех развилках.
Можно ли поднять социально-экономические темпы при том, что мы практически находимся в гонке вооружений? Можно ли поднять увеличить в полтора раза ВВП на душу населения, то есть здорово поднять эффективность экономики? И реально ли преодолеть технологическую отсталость России, которая накапливалась с конца 70-х годов 20-го века? Можно ли с этим что-то сделать в среднесрочном периоде?
По первому вопросу. Алексей Дмитриевич (Гнедовский, генеральный директор ИК «Велес Капитал» – прим. ред.), мы Вас обманывали, когда учили. Мы говорили, что глобализация - линейный процесс. Глобализация – это волнообразный процесс. На графике с 1880 года до начала 21 века мы видим, пик глобализации был достигнут, не когда мы думали – в конце 20 века, а в 1913 году. В 1890 и в 1913 (График №1). И периодически все уходило вниз. Мы сейчас живем в период отлива глобализации. Я о причинах только намекну – гениальное, на мой взгляд, институциональное изделие – Евросоюз (говорю искренне, что это великий эксперимент) - споткнулось о Грецию, Румынию, Болгарию, потому что управлять многоуровневой структурой при культурном разнообразии - чрезвычайно тяжело. Мировое правительство невозможно даже теоретически. Глобализация толкает все время к тесной координации, но координацию сделать нельзя. Идет отлив, образование региональных блоков. Это вопрос не только не снимает политической ответственности, это вопрос не только Крыма и Донбасса. Потому что есть Brexit, есть напряжение у КНР с соседями, есть американо-китайская торговая война. Мы сейчас живем в период разбегания миров, но потом они будут собираться. Сейчас надо готовиться к зиме, но потом лето возвратиться, надо понимать, что потом надо будет возвращаться к глобальной экономике.
(График №1)
Сейчас надо готовиться к зиме, но потом лето возвратится, надо понимать, что потом надо будет возвращаться к глобальной экономикеВторой факт. Вот это один график ((График №2), который объединяет динамику располагаемых доходов населения в России, по данным Росстата, и уровень поддержки первого лица, по данным самого уважаемого оппозиционного агентства «Левада-центр» за 18 лет.
(График №2)
Здесь отчетливо видно то, что мы в институциональной теории называем социальным контрактом, - как менялись периоды обмена ожиданиями между группами населения и властью.
Вот период с нулевого до десятого года – растут доходы и растет консолидация вокруг власти. Потом идет неожиданный обрыв. Правительство ведь хорошо справилось с кризисом 2008-2009 года. Доходы практически не падали, были вложения в бюджетников и пенсионеров. А с 2011 года началось резкое падение поддержки, фактически мы видим бунт рассерженных горожан. Это продолжалось и после 12-го года, это продолжалось до 14-го года. Почему? Потребительский контракт хорошо работал - лояльность в обмен на благосостояние - пока решалась историческая задача. Великий СССР погиб отчасти из-за того, что не смог решить проблему дефицитной экономики. На месте дефицитной экономики создано общество потребления, не совершенный рынок, не реально работающая демократия, а одно из самых разнообразных обществ потребления в мире. Примерно к 2008 году. Дальше возник вопрос: а дальше что?
И возникло два разных ответа. Первый был на Болотной площади, а второй власть нашла в 2014 году. Потому что постматериалистические ценности бывают связаны не только со свободой. Они могут быть связаны с чем-то еще. Например, с империей или великой державой.
Смотрите, что происходит: за 4 года реальные доходы населения падают на 11%, а консолидация растет. Она росла до мая 2018 года. Не буду комментировать последние месяцы: непонятно, уцелеет ли этот социальный контракт. Но вот эти два факта - мы живем в период отлива глобализации, и он начался примерно с 2006. Думаю, данные по 2018 году будут катастрофическими, американо-китайская торговая война. И мы имеем внутри страны геополитический социальный контракт. Поэтому вот вам постановка цели. Что у нас получилось? В 2015 году мы спросили экспертов правительства, куда надо вкладываться. Они сказали: во-первых, надо инвестировать в «страну новых людей», вкладываться в образование, здравоохранение, и, во-вторых, в инфраструктуру. А куда будут выкладываться в России? Они сказали: а вкладываться будут в оборонно-промышленный комплекс, очень мало в образование-здравоохранение и чуть больше в инфраструктуру. Мы можем догадаться почему.
В итоге мы имеем точку отсчета сейчас. Точка отсчета – это результаты оборонно-промышленного комплекса. И очень непростой вопрос, что с ними делать. Результаты есть, но экономику – в прямом смысле они не делают. Торговля вооружениями? Ну, будем мы продавать не на 13, а на 17 млрд долларов. Но это маленькие рынки. На порядок меньше рынка программных продуктов. Доходы от зависимых территорий? У нас расходы от зависимых территорий, и в СССР было то же самое. Продажа военных услуг? У великой военной державы не покупают военные услуги. На мой взгляд, остается единственный вариант конверсии, которую сейчас называют диверсификацией, то есть попытаться вытащить человеческие команды и идеи в гражданский сектор. Как сказал мне Роберт Аллен (американский экономист, профессор экономической истории Нью-Йоркского университета в Абу-Даби, - прим.ред). у нас на факультете два года назад на конференции лучших специалистов экономики девелопмента: «Александр, вы, русские, умеете делать военную индустрию. Остальное – неизвестно. Вот этот продукт военной индустрии, вы не можете вытащить что-нибудь такого рода? Новые сектора индустрии из вашей военной индустрии». Я не знаю, возможно ли это, но я думаю, что это важная точка отсчета. Теперь, с вашего позволения, к теме экономических темпов.
Точка отсчета – это результаты оборонно-промышленного комплекса. И очень непростой вопрос, что с ними делать. Результаты есть, но экономику – в прямом смысле они не делаютЭкономисты дружно говорят: надо переходить к инвестиционной модели, но экономисты не договаривают. Какие деньги предлагается инвестировать? Частные? Частного бизнеса? Государства? Населения? Вы по-разному будете строить механизм привлечения инвестиций в зависимости от ответа на этот вопрос.
Наибольший инвестиционный ресурс - у населения. Он в конце 2015 года был в районе 31 трлн, сейчас в районе 40 трлн рублей. Но когда мы спросили экспертов, что желательно было бы строить, какая будет модель, эксперты сказали: желательно строить модель частного капитализма. Мы не в идеологическом ключе спрашивали, мы говорили об институтах, связанных с привлечением частных инвестиций, прав собственности, акционеров. А что будет? А будет государственный капитализм.
В России желательно строить модель частного капитализма, а будет государственный капитализм. На ближайшие пять лет вопрос решенМой прогноз, что на ближайшие пять лет вопрос решен. Это госкапиталистическая система с нарастающим характером государственного капитализма, что не означает, что мне это нравится. Но на предыдущие слайды это ложится хорошо. Отлив глобализации, геополитический социальный контракт с населением и задача из оборонной промышленности что-нибудь сделать, поэтому я полагаю, что… каким путем пойдет форсирование темпов. Это уже понятно по проекту нового бюджета – прежде всего путем наращивания государственных инвестиций. Да, конечно, будут попытки и через облигации затянуть деньги населения, но путь к деньгам населения чрезвычайно трудный в том отношении, что всерьез население два раза сыграло с государством в ваучерную приватизацию, два раза сильно проиграло, и поэтому третий раз уговорить сесть за стол будет не так легко.
Путь к деньгам населения у государства чрезвычайно трудный: население два раза всерьез сыграло с государством в ваучерную приватизацию, два раза сильно проиграло, и в третий раз уговорить сесть за стол будет не так легкоНужно будет предложить что-то, похожее на короткие депозиты государственных банков, но тогда начнется конкуренция двух госкапиталистических институтов. Не в этом вопрос. Мне кажется, принципиально, что мотором становятся государственные инвестиции. Вопрос, во что они пойдут. Да, они пойдут в инфраструктуру. Но, с моей точки зрения, вопрос не в том. Мультипликатор, скорее всего, сработает, он должен сработать. Но потом-то что? Нужно будет снова что-то в топку вбрасывать. И не факт, что есть. Поэтому там наступает развилка. Мы для чего строим инфраструктуру?
Позиция, которую мы вырабатываем в Центре стратегических разработок, связана была с тем, что перспективно для повышения экономического развития. Это агломерации. Ставка на агломерации. Москва и Санкт-Петербург, конечно, с Ленобластью и Московской Областью. И они дают 40% ВВП страны. Десять лет назад давали 25%...
Думаю, что принципиально: для чего строится инфраструктура, куда пойдут вот эти самые дороги. И должен сказать, что это очень тяжелый вопрос - о подъеме новых агломераций: Поволжской, Уральской, Южно-Сибирской. Если этого не делать, то, по прогнозам, к 2040 году Россия будет выглядеть так: 85% населения будет жить на линии Краснодар, Ростов-на-Дону, Москва, Санкт-Петербург. Будет одна такая агломерация Краснобург на Москве-реке. А за Волгой будет пустая страна. Сплошная головная боль, что делать с этими лесами, озерами, реками, границам. Вот это нежелательно. Мне кажется, что нужно думать об этих длинных шагах.
Есть, правда альтернативный вариант повышения эффективности экономики. Тут я могу сказать макроэкономистам, что на этом я буду настаивать. Это анализ двух замечательных французов – Яна Альжана и Пьера Каю. Один руководит экономической программой Сьянс По, второй - декан экономического факультета в «Эколь Политик» в Париже. Эти люди много лет занимаются связкой динамики политического капитала, то есть доверия к незнакомым людям, с экономическим ростом. Вот это их анализ десятого года.
Если бы уровень доверия в соответствующих странах был, как в Швеции, – это сейчас лидер по доверию, то Великобритания имела бы на 7% выше ВВП на душу населения, Германия на девять, и так далее. Россия на 69%. А мы понимаем, что главное наше лимитирующее звено – это очень низкий уровень доверия, который вызывает необходимость переговоров, залогов, рекомендаций, тяжелых процедур, и так далее, и так далее. Реалистично, или нет? В Совете Федерации мне сказали: «Но это же долго». Я говорю: «Было такое правительство в Западной Германии Людвига Эрхарда, которое за шесть лет повысило с 8% до 60% количество немцев, которые отвечали, что другим людям можно доверять. И началось немецкое экономическое чудо». Это имеет свои решения, но непростые.
И последнее: почему столько разговоров о цифровой экономике?
Мы имеет накопленную технологическую отсталость. И имеем сферу, где мы еще, я бы сказал, не успели отстать критически. Более того, вот наши исследования Института Национальных проектов 2012 года. Мы посмотрели по двум основным рынкам, куда уезжают наши соотечественники: США, Израиль, Германия. Что там по миграционной трудовой статистике происходит с нашими соотечественниками? Где они успешны?
Абсолютное лидерство в IT, математике, физике, химии. Математики почему выделились здесь? Математические школы для цифровой экономики имеют гораздо большее значение, чем программистские. Про программирование пока непонятно, что с ним делать. Математические школы – очень важный ресурс. И он у нас есть. То есть в общем мы имеем человеческий капитал, который важен даже более, чем денежный. Мы всего на 16 месте в индексе по человеческому капиталу. В остальных позициях мы достаточно плохо выглядим. Причем на самом деле мы лучше, потому что наши студенческие и школьные команды выигрывают международные олимпиады очень часто, то есть авангард элиты у нас очень сильный. Вопрос: можем ли мы из этого сделать экономику, потому что, я считаю, что здесь есть для нас большие шансы, например, массовая кастомизация. Что такое массовая кастомизация? Это вообще мечта для нас. Эффект Левши в глобальном масштабе, то есть возможность индивидуализированную вещь, уникальную, произвести с издержками, близкими к массовой серии. То, что у нас никогда не получалось. Зворыкин здесь сделал телевизор – эффекты получали там. Здесь Жорес Алферов разработал важные основы для мобильной связи – эффекты получали там. И так далее, и так далее. Вот это наш шанс и есть. Чего не хватает?
Производство человеческого капитала – это образование-здравоохранение. Вот это наше образование. Это вверх по лестнице, идущей вниз. Мы в начальной школе в первой пятерке, наши дети отличаются «умом и сообразительностью». В средней школе на 32 месте. В высшей школе… Да, наш родной МГУ входит в сотню ведущих университетов мира, но я вам скажу честно. Проект 5-100, который дал значительные результаты, пока не приблизил остальных даже близко к первой сотне. Они очень далеко. Мы стоим, в среднем, на уровне Испании и Южной Кореи, то есть стран, в которых никогда не было большой науки.
Но еще хуже положение у нас в экономике, потому что мы имеем экономику XX века. Привлекательность рынка для талантов – 107-е место в мире. Поэтому попытка профстандартами вылечить образование… Они не обладают глобальной конкурентоспособностью, но нас учат, что делать, из XX века. Это преобладающая проблема. Примитивная экономика, которая и раньше не умещала мозги - они выплескивались. А теперь пытается научить, как решить эту проблему.
Модель образования. Советское выражение было такое: «Образование есть процесс борьбы системы образования с природной одаренностью человека». Я вас «поздравляю», мы «выиграли». СССР не смог – мы «выиграли». И это трагедия, надо менять эту модель.
То же самое – здравоохранение. У нас нет модели здравоохранения. Я утверждаю, что это не страховая модель. Или она не сработала. Мы наливаем пустое ведро с 2006 года. Наливаем по известной формуле: даем деньги, там строят здание, покупают оборудование, которое не влезает в эти здания, которые не обеспечены расходными материалами, и главное, не обучены люди. Мы имеем фельдшерского уровня медперсонал, потому что единственный факультет в составе университетов, выпускающих медиков, – это факультет фундаментальной медицины в МГУ, который выпускает сейчас 75 человек в год. Но это смешно. Остальные все имеют образование, которое в мировом смысле является фельдшерским. И они заняты в этой системе в основном бумажными работами. Это «ведро» так наливать больше нельзя. Надо либо снова возвращаться на бюджетную модель, которая неплохо работает, например, в Канаде, или квазибюджетной модели, которая работает, например, у немцев. Или достраивать страховую модель.
Я завершаю. Можно много всяких вещей думать о том, как, проходя через развилки, до чего-то дойти. Но вот это символ веры, который касается не пяти ближайших лет, а того, как мне сейчас видится будущее.
Есть три решающих направления для нашего развития, если говорить о долгосрочном.
Во-первых, элиты не должны смотреть на 3-5 лет вперед, как у нас получается, иначе большинство проблем не решаемы. Нормальная продолжительность для серьезного рывка – это 20 лет.
Во-вторых, нам придется строить очень сложные институты, которые ориентированы на целевые образцы эффективных, лидирующих стран мира, но при этом учитывая такую штуку, как культура. Специфику наших ценностей, поведенческих установок. Эти вещи стали счетными и моделируемыми.
В-третьих – ценности и поведенческие установки производятся не интернетом и телевидением, потому что можно не смотреть телевизор и можно не ходить в интернет. Полстраны не смотрит телевизор, полстраны не ходит в интернет. Школа, тюрьма и армия – это три инкубатора, в которых все время производятся определенные ценности и поведенческие установки. Этим надо заниматься. И критерий, с моей точки зрения, один, о котором я и говорил как о главной проблеме роста. Мы - страна предельно высоких транзакционных издержек из-за того, что существует очень низкий уровень доверия. Структура доверия по закрытым кругам. Если мы эту проблему решим, если мы будем наращивать доверие людей, мы главный ресурс роста можем использовать.
Если мы решим проблему с низким уровнем доверия людей, мы сможем использовать главный ресурс ростаЗнаете, один мой друг-биолог говорит: «На наших могилах, Саша, будет написано «Они заблуждались искренне».» Вот я утверждаю, что это искренние мои заблуждения, если это заблуждения.
Подписаться на актуальные материалы ИК "Велес Капитал"
Оцените материал:
Источник: ВЕЛЕС Капитал